Неточные совпадения
Чудо с отшельником сталося:
Бешеный
гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему
в сердце вонзил!
Как велено, так сделано:
Ходила с
гневом на сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас — нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать…
Груди захлестывало кровью, дыхание занимало, лица судорожно искривляло
гневом при воспоминании о бесславном идиоте, который, с топором
в руке, пришел неведомо отколь и с неисповедимою наглостью изрек смертный приговор прошедшему, настоящему и будущему…
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно,
в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать
гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и
в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
«Да, да, вот женщина!» думал Левин, забывшись и упорно глядя на ее красивое, подвижное лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин не слыхал, о чем она говорила, перегнувшись к брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежде столь прекрасное
в своем спокойствии, ее лицо вдруг выразило странное любопытство,
гнев и гордость. Но это продолжалось только одну минуту. Она сощурилась, как бы вспоминая что-то.
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся
в нем
гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь…
Он не спал всю ночь, и его
гнев, увеличиваясь
в какой-то огромной прогрессии, дошел к утру до крайних пределов. Он поспешно оделся и, как бы неся полную чашу
гнева и боясь расплескать ее, боясь вместе с
гневом утратить энергию, нужную ему для объяснения с женою, вошел к ней, как только узнал, что она встала.
— Я вас не спрашивал об этом, — сказал он, вдруг решительно и с ненавистью глядя ей прямо
в глаза, — я так и предполагал, — Под влиянием
гнева он, видимо, овладел опять вполне всеми своими способностями.
Она, эта вечно озабоченная, и хлопотливая, и недалекая, какою он считал ее, Долли, неподвижно сидела с запиской
в руке и с выражением ужаса, отчаяния и
гнева смотрела на него.
Он делал рисунок для фигуры человека, находящегося
в припадке
гнева.
— Вот, ты всегда приписываешь мне дурные, подлые мысли, — заговорила она со слезами оскорбления и
гнева. — Я ничего, ни слабости, ничего… Я чувствую, что мой долг быть с мужем, когда он
в горе, но ты хочешь нарочно сделать мне больно, нарочно хочешь не понимать…
«А, если так, то я знаю, что мне делать, — сказала она, и, чувствуя поднимающийся
в себе неопределенный
гнев и потребность мести, она взбежала наверх.
И действительно,
в этих случаях душевное расстройство, производимое
в Алексее Александровиче слезами, выражалось торопливым
гневом.
Дарья Александровна была твердо уверена
в невинности Анны и чувствовала, что она бледнеет и губы ее дрожат от
гнева на этого холодного, бесчувственного человека, так покойно намеревающегося погубить ее невинного друга.
Его кожа имела какую-то женскую нежность; белокурые волосы, вьющиеся от природы, так живописно обрисовывали его бледный, благородный лоб, на котором, только при долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую и, вероятно, обозначавшихся гораздо явственнее
в минуты
гнева или душевного беспокойства.
Но как вдруг исчезнул бы этот
гнев, если бы она увидела
в несчастии того самого, на кого гневалась, как бы вдруг бросила она ему свой кошелек не размышляя, умно ли это или глупо, и разорвала на себе платье для перевязки, если б он был ранен!
В передней не дали даже и опомниться ему. «Ступайте! вас князь уже ждет», — сказал дежурный чиновник. Перед ним, как
в тумане, мелькнула передняя с курьерами, принимавшими пакеты, потом зала, через которую он прошел, думая только: «Вот как схватит, да без суда, без всего, прямо
в Сибирь!» Сердце его забилось с такой силою, с какой не бьется даже у наиревнивейшего любовника. Наконец растворилась пред ним дверь: предстал кабинет, с портфелями, шкафами и книгами, и князь гневный, как сам
гнев.
Все мы имеем маленькую слабость немножко пощадить себя, а постараемся лучше приискать какого-нибудь ближнего, на ком бы выместить свою досаду, например, на слуге, на чиновнике, нам подведомственном, который
в пору подвернулся, на жене или, наконец, на стуле, который швырнется черт знает куда, к самым дверям, так что отлетит от него ручка и спинка: пусть, мол, его знает, что такое
гнев.
Ответа нет. Он вновь посланье:
Второму, третьему письму
Ответа нет.
В одно собранье
Он едет; лишь вошел… ему
Она навстречу. Как сурова!
Его не видят, с ним ни слова;
У! как теперь окружена
Крещенским холодом она!
Как удержать негодованье
Уста упрямые хотят!
Вперил Онегин зоркий взгляд:
Где, где смятенье, состраданье?
Где пятна слез?.. Их нет, их нет!
На сем лице лишь
гнева след…
О, кто б немых ее страданий
В сей быстрый миг не прочитал!
Кто прежней Тани, бедной Тани
Теперь
в княгине б не узнал!
В тоске безумных сожалений
К ее ногам упал Евгений;
Она вздрогнула и молчит
И на Онегина глядит
Без удивления, без
гнева…
Его больной, угасший взор,
Молящий вид, немой укор,
Ей внятно всё. Простая дева,
С мечтами, сердцем прежних дней,
Теперь опять воскресла
в ней.
Тарас глянул
в глаза жидам, но уже без нетерпения и
гнева.
Так школьник, неосторожно задравши своего товарища и получивши за то от него удар линейкою по лбу, вспыхивает, как огонь, бешеный выскакивает из лавки и гонится за испуганным товарищем своим, готовый разорвать его на части; и вдруг наталкивается на входящего
в класс учителя: вмиг притихает бешеный порыв и упадает бессильная ярость. Подобно ему,
в один миг пропал, как бы не бывал вовсе,
гнев Андрия. И видел он перед собою одного только страшного отца.
С новым, странным, почти болезненным, чувством всматривался он
в это бледное, худое и неправильное угловатое личико,
в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством,
в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и
гнева, и все это казалось ему более и более странным, почти невозможным. «Юродивая! юродивая!» — твердил он про себя.
Господину Заметову прежде всего ваш
гнев и ваша открытая смелость
в глаза бросилась: ну, как это
в трактире вдруг брякнуть: «Я убил!» Слишком смело-с, слишком дерзко-с, и если, думаю, он виновен, то это страшный боец!
Она тоже вспыхнула, и
в глазах ее мелькнул
гнев.
Эта последняя претензия до того была
в характере Петра Петровича, что Раскольников, бледневший от
гнева и от усилий сдержать его, вдруг не выдержал и — расхохотался. Но Пульхерия Александровна вышла из себя...
Только что Раскольников отворил дверь на улицу, как вдруг, на самом крыльце, столкнулся с входившим Разумихиным. Оба, даже за шаг еще, не видали друг друга, так что почти головами столкнулись. Несколько времени обмеривали они один другого взглядом. Разумихин был
в величайшем изумлении, но вдруг
гнев, настоящий
гнев, грозно засверкал
в его глазах.
Швабрин упал на колени…
В эту минуту презрение заглушило во мне все чувства ненависти и
гнева. С омерзением глядел я на дворянина, валяющегося
в ногах беглого казака. Пугачев смягчился. «Милую тебя на сей раз, — сказал он Швабрину, — но знай, что при первой вине тебе припомнится и эта». Потом обратился к Марье Ивановне и сказал ей ласково: «Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь».
Я
гнева вашего никак не растолкую.
Он
в доме здесь живет, великая напасть!
Шел
в комнату, попал
в другую.
Две первые раздражали его тяжелым, неуклюжим языком и мелочной, схоластической полемикой с двумя вторыми, Самгину казалось, что эти газетки бессильны, не могут влиять на читателя так, как должны бы, форма их статей компрометирует идейную сущность полемики, дробит и распыляет материал, пафос
гнева заменен
в них мелкой, личной злобой против бывших единомышленников.
— Вы отрицаете
в этом акте наличие народного
гнева?
Самгин был доволен, что Варвара помешала ему ответить. Она вошла
в столовую, приподняв плечи так, как будто ее ударили по голове. От этого ее длинная шея стала нормальной, короче, но лицо покраснело, и глаза сверкали зеленым
гневом.
Клим вдруг испугался ее
гнева, он плохо понимал, что она говорит, и хотел только одного: остановить поток ее слов, все более резких и бессвязных. Она уперлась пальцем
в лоб его, заставила поднять голову и, глядя
в глаза, спросила...
Без него
в комнате стало лучше. Клим, стоя у окна, ощипывал листья бегонии и морщился, подавленный
гневом, унижением. Услыхав
в прихожей голос Варавки, он тотчас вышел к нему; стоя перед зеркалом, Варавка расчесывал гребенкой лисью бороду и делал гримасы...
А иногда она торжественно уходила
в самый горячий момент спора, но, остановясь
в дверях, красная от
гнева, кричала...
Гнев и печаль, вера и гордость посменно звучат
в его словах, знакомых Климу с детства, а преобладает
в них чувство любви к людям;
в искренности этого чувства Клим не смел, не мог сомневаться, когда видел это удивительно живое лицо, освещаемое изнутри огнем веры.
Он вдруг присмирел: перед ним не кроткая Ольга, а оскорбленная богиня гордости и
гнева, с сжатыми губами, с молнией
в глазах.
Тогда, смирясь
в бессильном
гневе,
Отметить себе я клятву дал...
А между тем орлиным взором
В кругу домашнем ищет он
Себе товарищей отважных,
Неколебимых, непродажных.
Во всем открылся он жене:
Давно
в глубокой тишине
Уже донос он грозный копит,
И,
гнева женского полна,
Нетерпеливая жена
Супруга злобного торопит.
В тиши ночной, на ложе сна,
Как некий дух, ему она
О мщенье шепчет, укоряет,
И слезы льет, и ободряет,
И клятвы требует — и ей
Клянется мрачный Кочубей.
— Милосердуй над ней! — молилась она почти
в исступлении, — и если не исполнилась еще мера
гнева твоего, отведи его от нее — и ударь опять
в мою седую голову!..
Он ушел, а Татьяна Марковна все еще стояла
в своей позе, с глазами, сверкающими
гневом, передергивая на себе, от волнения, шаль. Райский очнулся от изумления и робко подошел к ней, как будто не узнавая ее, видя
в ней не бабушку, а другую, незнакомую ему до тех пор женщину.
Он натянул холст и сделал удачный очерк ее фигуры, с намерением уловить на полотно ее позу,
гнев, величавость и поставить
в галерею фамильных портретов.
Бесспорно, я ехал
в Петербург с затаенным
гневом: только что я сдал гимназию и стал
в первый раз свободным, я вдруг увидел, что дела Версилова вновь отвлекут меня от начала дела на неизвестный срок!
— Ваша жена… черт… Если я сидел и говорил теперь с вами, то единственно с целью разъяснить это гнусное дело, — с прежним
гневом и нисколько не понижая голоса продолжал барон. — Довольно! — вскричал он яростно, — вы не только исключены из круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящий помешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, и объявляю вам, что сегодня же насчет вас будут приняты меры и вас позовут
в одно такое место, где вам сумеют возвратить рассудок… и вывезут из города!
Я поднял голову: ни насмешки, ни
гнева в ее лице, а была лишь ее светлая, веселая улыбка и какая-то усиленная шаловливость
в выражении лица, — ее всегдашнее выражение, впрочем, — шаловливость почти детская. «Вот видишь, я тебя поймала всего; ну, что ты теперь скажешь?» — как бы говорило все ее лицо.
Зачала она
в ту же зиму, и стали они посещать храмы Божии и трепетать
гнева Господня.
— Не сметь, не сметь! — завопил и Ламберт
в ужаснейшем
гневе; я видел, что во всем этом было что-то прежнее, чего я не знал вовсе, и глядел с удивлением. Но длинный нисколько не испугался Ламбертова
гнева; напротив, завопил еще сильнее. «Ohe, Lambert!» и т. д. С этим криком вышли и на лестницу. Ламберт погнался было за ними, но, однако, воротился.
— Он шутил, вы знаете. Он говорил, что, напротив, молодая и прекрасная женщина на молодого человека
в вашем возрасте всегда производит лишь впечатление негодования и
гнева… — засмеялась вдруг Анна Андреевна.
— Уйди от меня. Я каторжная, а ты князь, и нечего тебе тут быть, — вскрикнула она, вся преображенная
гневом, вырывая у него руку. — Ты мной хочешь спастись, — продолжала она, торопясь высказать всё, что поднялось
в ее душе. — Ты мной
в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! — закричала она, энергическим движением вскочив на ноги.
— Нет, слушай дальше… Предположим, что случилось то же с дочерью. Что теперь происходит?.. Сыну родители простят даже
в том случае, если он не женится на матери своего ребенка, а просто выбросит ей какое-нибудь обеспечение. Совсем другое дело дочь с ее ребенком… На нее обрушивается все:
гнев семьи, презрение общества. То, что для сына является только неприятностью, для дочери вечный позор… Разве это справедливо?